КЛЕННИК, Курганский сельсовет. 84-летняя жительница Кленника Евгения ДЕРКАЧ уже много лет пишет книгу, в которой на основании воспоминаний родных и близких, того, что помнит сама, рассказывает об истории своей деревни и близлежащих населенных пунктов. На рукописных страницах – перипетии судеб, на глазах менявшийся быт, жизнь земляков. Много о военном детстве, которое началось на Логойщине.

– В начале войны в семье у нас было четверо детей, – вспоминает собеседница. – Лето 1941 года нас застало в Логойске, там папа был главным бухгалтером райпо. Эвакуироваться мы не успели, и отец остался работать в земельной управе. Он часто бывал в деревнях и вскоре стал партизанским связным: перевозил в город листовки. Но однажды отец попал под подозрение и его арестовали. Нас предупредили, что придут с обыском, и мама успела спрятать листовки в сарае, в навозе. Их там не искали, и папу за неимением доказательств после допросов и истязаний отпустили. А на следующий день мы незаметно для соседей перебрались в лес, в партизанский отряд Буденного бригады «Большевик». Мне еще не было трех, но помню: лежим мы, дети, под раскидистой елью, вокруг звенят комары, а я не понимаю, почему мы не дома. В отряд мы пришли в августе и оставались там до холодов. Потом те, кто мог, вернулись по домам, а нам возвращаться было нельзя. Отец остался в отряде, а мы с мамой скитались по разным семьям. Люди помогали. В январе 1944 года все мы, дети, заболели корью, и старшая сестра умерла. А потом мы оказались в деревне Ганевичи, у кузнеца по фамилии Войтик. И как раз в ту пору мама заболела тифом. Ее перевели в баню, за ней ухаживала дочь кузнеца Мария. Два раза в неделю ее сменял отец, которого отпускали из отряда смотреть за мамой. В семье вспоминали такой момент: 5-летний брат Леня стоял у калитки, к нему подошел немец и угостил конфетой. А Леня в благодарность решил рассказать стихотворение: «Убегают немцы, фрицы, Адольф Гитлер бесится и не знает иль топиться или взять повеситься». Но немец русского не знал, а услышав фамилию Гитлер, решил, что стихотворение хорошее, и похвалил брата. Но вскоре началась блокада, фашисты стали теснить партизан к Палику. Шли цепью по болоту, а люди прятались от них под кочками. Немцы прокалывали кочки штыками. Так погиб друг отца, а сам он чудом уцелел, спрятавшись в корнях выворотня. Когда Беларусь освободили, папу призвали на фронт, а мы с мамой вернулись в Логойск. Детство было голодное. Мама устроилась на зерносклад и приносила нам то льняное, то конопляное семя. До сих пор помню вкус конопли с картошкой.

– Как вы оказались в Кленнике?

– Отец вернулся в мае 1945 года, и вскоре его направили на работу в Несвиж, потом – в поселок Вольно. Но в 1948 году папа заболел, и было принято решение перебраться поближе к его родным в Кленник. Дом, в котором живу сейчас, отец перевез с хутора Паскевщина, где раньше жил его дед Михаил. Этот человек дожил до 107 лет и помнил еще крепостное право. Поэтому к деду Михалке еще в 20-е приезжали Янка Купала и Тишка Гартный – друзья его внука-писателя, члена «Маладняка» Миколы Никановича. На основании этих воспоминаний они позднее издали книгу «За прыгонам», один экземпляр которой с дарственной надписью вручили деду Михалке. Микола Никанович – мой двоюродный дед. В 1933 году он попал под репрессии и был выслан на Урал, а в 1942 году его призвали на фронт. В 1944-м пропал без вести во время боев за Чехословакию. В 1956 году писателя реабилитировали, но уже посмертно.

– Вы говорили, что помните Кленникскую церковь, которая когда-то стояла на местном кладбище…

– Да, Покровская церковь была небольшой, деревянной. Сюда по праздникам приезжал священник. И хоть был запрет, после войны в ней крестили детей. Смотрительницей была баба Анетта. Она убиралась в церкви. Но как замужней женщине в алтарь ей входить было нельзя, поэтому убираться там звали девочек: мама отправляла туда и нас сестрой. А потом церковь снесли.

– Вы рассказывали, что когда-то поселок Зеленый Бор называли Ровы. Почему?

– Зеленый Бор строился в 1948 году. В начале 50-х там стояли бараки, вокруг поселка разрабатывали торфяные карты. Поэтому первоначально мы его называли Ровы. Помню, построили там для рабочих хлебопекарню, а рядом дощатый ларек, из которого через окошко людям отпускали хлеб, по буханке в одни руки. Выстраивалась большая очередь. Отправляли за хлебом и нас с подружками. Собирались мы после школы по 5–6 человек и шли в Ровы за 13 километров. Занимали очередь, ждали. А как начнут выдавать, возьмешь булку хлеба и снова становишься. И так несколько раз, чтобы запастись на неделю. Возвращались уже в сумерках. Самое страшное было пройти мимо заболотского кладбища. А дальше за ним, где сейчас пилорама, была конюшня. И если шел дождь, мы забегали туда в сторожку, чтобы переждать. Посидим у сторожа, передохнем, хлебом перекусим – и домой. Дорога была тогда мощеная ветками, непростая. Приходили уставшие, а у самих столько радости, что маме помогли, принесли хлеба. А потом садились за уроки, ведь завтра – в школу. А еще на торфяных картах рядом с Кленником выращивали кок-сагыз. Из его корневища делали каучук, поэтому мы корешки выкапывали, чистили и сдавали в колхоз. За них платили деньги. Обо всем этом я пишу в своих воспоминаниях.

– Откуда у вас так много старинных фотографий?

– Когда отец заболел, он купил фотоаппарат и много снимал, хотел, чтобы память сохранилась. А позже фотографировал брат. Наш Леня работал диктором на белорусском радио, и когда открыли метро, станции первой линии объявляли его голосом. У него есть фотография с Юрием Левитаном, когда тот в 1969 году приезжал на открытие Кургана Славы.

– Откуда вы черпаете материал для своей книги?

– Когда начинала писать книгу на основе воспоминаний своих близких, записалась в Национальный архив: многое требовалось выяснить. Начала с церковных книг, где искала записи о своих родных. Потом брала другие документы. Так уточнила некоторые сведения о Миколе Никановиче.

– Евгения Адамовна, вы собрали много сведений об истории Потичево, Асташонков, Кленника, других деревень, у вас немало интересных рассказов о судьбах земляков – простых людей. При этом перипетии судеб прямо-таки захватывают. Что будет дальше? – Вот уже пишу третью часть рукописной книги. Первые две – на белорусском языке, сейчас перешла на русский. Сама компьютером не пользуюсь, ищу человека, который напечатает все это. Понимаю, что набирать текст на белорусском возьмется не каждый. Но надеюсь, что все-таки найду того, кто поможет довести до конца эту работу.